Мама и папа стойко запрещали меня не класть локти на стол, никогда не брать
последний кусок, подавать даме руку и прочее, прочее.… Как же в детстве меня
бесила эти идиотская муштра: строгий запрет держать руки в
карманах ("это не вежливо!"), замечания о том, что нужно
правильно держать вилку ("это не ложка!"), разъяснения,
что "на улицах едят только свиньи". Нет, я, конечно,
отрывался с бабушкой и дедушкой, которые даже не мыслили загонять в такие дикие
рамки любимого первого (а в ту пору еще и единственного) внука, обеспечивая "уличных" петушков на палочках и пончики, присыпанные сахарной пудрой, но и родители не сдавались.
Ох, как же я мечтал о том, как вырасту и наконец-то буду открыто фланировать по
улицам: пальто нараспашку, одна рука в кармане, в другой – самое вкусное,
"ленинградское" мороженное за двадцать восемь копеек и пирожок с ливером в
промасленной узкой бумажке, которые я медленно и с удовольствием ем. Кусь! –
мороженное, кусь! – пирожок.… А дома буду вовсю расставлять локти, разумеется,
прочно поставленные на стол.
Мечты, мечты! Я и сам не заметил, как оказалось, что уже
вырос и… мне буквально физически неудобно держать вилку неправильно, сахарные
петушки потеряли привлекательность. Конечно, кое-что удалось побороть –
я таки выучился непечатно ругаться, курить и рассказывать неприличные анекдоты,
понимая, о чем они, а великий фаст-фуд сломил папину установку об уличной еде.
Но кое-что прикипело как вторая кожа, нередко доставляя изрядные неприятности.
Как-то, на закате студенчества я шел по центральному
рынку моего родного местечка. Это был эпохальный день – нам с полугодовалой
задержкой дали стипендию за какой-то забытый месяц и я пошел закупать провиант.
Весна, палатки, люди с сумками и люди за прилавками, все ругают погоду и
правительство – типичный пейзаж конца девяностых. Запахи… ой, какие же там были
запахи! Даже сейчас у сытого и толстого меня текут слюнки, когда я вспоминаю
этот аромат домашних колбас и копченостей, круги зернистого сыра и банки с
медом разных оттенков янтаря. Но я рыл мимо этого великолепия на «оптушку». И
вдруг, у одной палатки я увидел крупную тетку: она о чем-то спорила с
продавщицей, уперев руки в дородные бока. Набитые авоськи стояли у теткиных ног,
а рядом с ними валялся кошелек. Я, как вежливый мальчик, наклонился, чтобы поднять и вернуть тетке пропажу и тут… Бамс! В
глазах замелькали звезды, я оказался на земле, в голове гудели колокола, очки
валялись рядом, а из глаз непроизвольно текли слезы (очкарики, которым попадало
по лицу, поймут почему).
- Ах ты ворье!
Немного сфокусировав взгляд, я понял, что хозяйка
кошелька надвигается на меня и готовится нанести новый удар своей страшной
авоськой.
- Гад! А еще очки надел! Да я! Тебя!...
Тут очнулась продавщица и заорала:
- Стой, дура, пацан же тебе помочь хотел! Да ты на
него посмотри – какой он вор?! Небось, хотел поднять твое портмоне, что б ты,
корова, не нагибалась!
Воительница огрызнулась:
- А кто их знает, всякие бывают… - но с сумкой
притормозила и обратилась ко мне: – Ты что, типа - помочь хотел?
- Хотел, - с отвращением ответил я, утирая кровь из
разбитых губ и, наконец, отодрал себя от растрескавшегося асфальта. – Дурак
был, извините.
- Ой… - оскаленное золотыми зубами лицо вдруг
раскололось в – вы не поверите! – смущенной улыбке! – Ой, мальчик, прости,
пожалуйста. Та кто ж знал, что ты просто вежливый!
Остальные конфузы были менее травматичны. В прошлом
году девушка-сотрудница на полном серьезе заподозрила меня в попытке украсть ее
шубу – пришлось минут двадцать доказывать, что просто хотел ей помочь одеться.
Недавно вот женщина прыгнула из маршрутного такси прямо в лужу, шарахаясь от
моей протянутой руки – пытался тетке помочь вылезти из «газели». Ну и
десяток-другой аналогичных случаев в год, разной степени идиотскости.
Но это еще что – мой друг-американец рассказывал, что
когда он только переехал в Нью-Йорк, то чуть не попал в полицию: как хорошо
воспитанный мальчик из приличной семьи, Олег предложил какой-то хрупкой девушке
в супермаркете поднести до машины многочисленные пакеты. Предложил – и получил
в пах коленом, а потом, валяясь на земле, слушал, как тетка орет насчет копов и
сексуального унижения. Спас моего друга его приятель, который заорал, что это – дикий русский, у них так принято. Девушка сразу же успокоилась: "О, да, я читала в
газете, что у них там сплошной сексизм!..". Позже, везя моего друга в больницу
(при падении он умудрился сломать палец), девушка спросила, почему русские так
не уважают женщин. Олег постарался втолковать ей, что он – мужчина. И его
собственное достоинство, хоть какое-то доброе мнение о себе держится именно на
этой возможности сделать выбор и – быть сильным. Сильным духом, сильным в своем
решении до конца оставаться верным избранному пути. И кстати, женщин принято
называть "слабым полом" не за физические недостатки, а для того, что бы
подчеркнуть ее красоту и нежность. Разумеется, он знает, что дама в состоянии
распахнуть перед собой дверь или взять рекордный вес на зависть штангистам,
затариваясь в супермаркете. Но пока он держит эту грешную дверь и не дает
прикасаться к неподъемным авоськам, он – мужчина. И это не сексизм и не
дискриминация, это даже не зависит от сексуальной ориентации. Конечно, он
понимает, что старичок в сабвее отлично видел, что мест нет, но все равно
впихнулся, а Олег едет с работы, усталый и голодный. Но пока он находит в себе
силы на то, чтобы уступить старику место, он – мужчина. Пока сажает на плечи
ребенка, что бы он увидел парад. Пока пропускает женщину вперед. Не для
благодарности. Не для восхищения. А просто потому, что это - правильно.
Кстати, Олег так увлекся этими объяснениями, что продолжает их
уже больше десяти лет. А его жена Ирэн говорит подругам, что "русский сексизм"
- чертовски приятная штука.
Комментариев нет:
Отправить комментарий